Путешествие в ад
Мне было сорок лет, жизнь казалась прекрасной. Нет возраста, нет времени, есть одно целое - жизнь, наполненная переживаниями, мечтами, полетами, познанием себя и окружающего мира. Я была слишком молода для сорокалетней женщины. От первого брака у меня родилось трое детей, которых я очень любила. Но даже, когда была рядом с их отцом, я оставалась одинокой. Я верю в слова, написанные в библии " И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа (своего). Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут (два) одна плоть". Брачный союз для меня - духовное и физическое единство, союз двух любящих сердец, то слияние мужчины и женщины в одно целое, которое, состоявшись, остается в вечности. В жизни людей такие встречи очень редки.
Человеку свойственно жить в поисках. Многие даже не задают себе вопроса, в поисках чего? Сейчас я знаю, что это поиски правильного образа жизни, духовности, гармонии внутри себя и с окружающим миром, поиски Бога, от которого мы часто оторваны в современной жизни. Я тоже жила в поисках. Мой отец, Беков Михаил Дмитриевич, коммунист, в прошлом начальник отдела и парторг НИИ стандартизации, занимающегося вопросами обороны и космоса. Приход к власти Горбачева, развал Союза, так называемая Перестройка, когда все хотят, но никто не может, беспредел, инфляция и разруха, все это дало о себе знать в семьях простых людей, добывающих трудом свой хлеб насущный. Так и моему отцу, пенсионеру, пришлось пойти работать "ночным директором" в "Бином", руководители которого в прошлом были его подчиненными, и с радостью помогли нуждающемуся старику. По прошествии недолгого времени случайная встреча с одним из руководителей успешного ТОО и меня привела на трудовую ниву "Бинома". Нашлось вполне подходящее местечко для матери троих детей. Мне были доверены чистота и порядок, что меня нисколько не смущало. С работой я справлялась, коллектив был вполне сносным, а начальники нашли, что я весьма недурна собой. Как любому нормальному человеку, мне хотелось реализовать свои способности. Там, где я работала, требовались менеджеры и бухгалтеры. Несмотря на то, что в советскую бытность я училась на филологическом факультете, освоила основы бухгалтерии и, получив сертификат с отличием, жила в ожидании перемен. К сожалению, как часто бывает, отношения с одним из руководителей фирмы зашли в ненужное русло, эмоциональное состояние стало нестабильным. На рабочем столе коммерческого директора Мостовщикова я нашла рекламный буклет, и жизненная волна выбросила мою лодочку на психологический остров под названием НИЦ "NLP". В то время многие фирмы нашего города, в том числе "Альтаир" и "Бином", сотрудничали с этим научно-исследовательским центром. Нейро-лингвистическое программирование успеха. Двери были открыты всем желающим. Разумеется, больший процент обучающихся составляли люди, имеющие психологические проблемы, что вполне объяснимо как личным фактором, так и объективными социальными причинами. Личные драмы, финансовые проблемы, в любом случае - надежда обрести поддержку и указующий перст судьбы. Здесь можно было встретить людей разных возрастов и различного социального уровня, традиционной и нетрадиционной сексуальной ориентации с самыми различными жизненными установками и морально-нравственными планками. Студентов, девушек и юношей, одиноких и замужних женщин, безработных, и желающих преуспеть в своем деле, с высшим, средним, средне-специальным образованием. Пестрая человеческая масса, способная заинтересовать психологов любой сферы деятельности. Программа обучения проводилась по специальностям психолога-консультанта, менеждера-конфликтолога и преподавателя психологических тренингов. Я выбрала второе. Курс был идентичен курсу психологов-консультантов, вмещал всю программу преподавателей психологических тренингов с преобладанием занятий, направленных на приобретение практических навыков. Обучение было платным. Дополнительно проводились двух -, трех - суточные тренинги. После тренингов люди выходили в состоянии эйфории, приподнятости настроения, были довольны результатами, писали восторженные отзывы. Раз в месяц организовывалось психологическое кафе, собирались выпускники, обучающиеся и гости. Чаепитие, доверительные беседы, "горячий стул", на котором человек отвечал на все вопросы присутствующих. По домам расходились довольные и раскрасневшиеся, объединенные круглым психологическим столом взаимодоверия. Возглавлял Центр Куангалиев Батыргали Насекенович, до приезда в Уральск, проживающий в г. Саратове, человек с высшим психологическим образованием, имеющий глубокие познания законов черной магии, владеющий методами эриксонианского гипноза, экстрасенс-силовик, изучающий практическую психологию Запада и стремящийся внедрить ее методы в нашу жизнь. Выпускники трудоустраивались психологами в учебные заведения, в различные коммерческие структуры, в больницы. После получения квалификации менеджера-конфликтолога в 2002 году, я вернулась на работу в "Бином", но мне отказали. Весной 2004 года я прошла курсы охранника военизированной охраны, мне предложили работу в банке "Валют Транзит" заместителем начальника службы безопасности, пакет документов был отослан на утверждение в головной офис. Осталось взять рекомендательное письмо с последнего места работы, то есть в "Биноме". Рекомендательное письмо было выдано, но подпись оказалась недействительной. Возник конфликт, затянувшийся на месяц. А в завершение этой истории за моей спиной захлопнулись двери, и это были двери клетки.
Страшна была не клетка, а та атмосфера, которая царила там, тот воздух, который я вдохнула, попав в этот поистине земной ад. Траектория была проста, приемный покой, поверхностное знакомство с дежурным врачом, фильтр, диагностическая палата. Так называлась комната с металлическими решетками на окнах и двери, которая закрывалась снаружи на щеколду, и выходить из нее было нельзя. Так как у меня с детства был страх перед ограниченным пространством, адаптация далась нелегко. В палате было шесть коек. Две женщины были больны СПИДом в последней стадии болезни, когда человек сохнет, как погибающее дерево, а суставы рук и ног становятся темно-фиолетового цвета. Речь была нарушена, но общение возможно, поведение вполне адекватное. Страшно было видеть их страдания. Инстинктивный страх вызывал внутреннее содрогание, но осознание бренности всего в этом мире примиряло и как-то успокаивало. Не сострадание рождалось в душе, а дикий ужас охватывал меня при виде мучений этих людей. Хотя ужасом можно назвать и общее впечатление от всего увиденного там. На кровати возле окна лежала девочка лет пятнадцати, страдающая аутизмом, она часто плакала и причитала, а когда нечаянно облилась водой, была повергнута в панику. На боковой кровати лежала женщина шестидесяти лет, страдающая тяжелой формой шизофрении, постоянно с озлоблением повторяющая одно и то же слово "сволочи". Лишь одна из пациенток казалась здоровой, только была навязчива в расспросах и желании общаться.
Первый день моего визита в ЗКО ЦПЗ выпал на субботу. Поэтому выходные пришлось провести на грязной постели, оставшейся от предыдущей пациентки, в грязной, заляпанной засохшей кашей и рваной рубахе. К счастью она была без длинных рукавов. Утро понедельника началось с заметного оживления, водные процедуры, приведение постелей в порядок. Отделение оглашалось зычными голосами санитарок и медсестер. Немного позже родные принесли мою одежду, наконец-то сменили постельное белье. Потом была медицинская комиссия. Я стояла перед комиссией врачей-психиатров. Их было трое, двое из них - люди зрелого возраста, мужчина и женщина, Николай Романович и Тамара Сергеевна, третий - Георгий, молодой невропатолог из Грузии, лечащий врач. Банальный врачебный осмотр. Вопросы - ответы. Что из сказанного послужило подтверждением диагноза - маниакально-депрессивный психоз, трудно сказать, но приговор был подписан. Отделение было переполнено, в связи с летним ремонтом неврологическое отделение объединили с шизофреническим. Больные спали в коридорах на расстеленных на полу матрацах. Через несколько дней меня перевели во вторую палату с большим количеством кроватей и без решеток на окнах. Заведующая отделением "кинула шубу с царского плеча", сказав, что это редкое исключение, на четвертый день перейти в палату "второго класса". Потом мне вежливо предложили подписать согласие на госпитализацию. Я отказалась, пытаясь объяснить ситуацию, но тщетно. Следствие - инъекции трифтазина. Обходы врачей были редкими, один раз за несколько дней. Следующий визит был не столь любезным, мне еще раз предложили подписать согласие на госпитализацию и пояснили, что в случае положительного ответа, я отправляюсь домой через месяц, в случае отрицательного - через полгода. Взвесив все за и против, к тому же действие нейролептиков весьма и весьма ослабляет волю, я решила, что лучше подписать. Так я стала членом семьи сумасшедшего дома и любимицей многих больных, которые впоследствии просили вернуться к ним, работать медицинской сестрой. Эти несчастные люди, и молодой врач из Грузии - единственное светлое воспоминание о медицинском центре психического здоровья, во всяком случае, они показались мне более здоровыми в общечеловеческом смысле, чем большинство медперсонала. Старшие дети приходили ежедневно, упорно настаивали на побеге из "диких джунглей цивилизации". Попытки с их стороны объяснить врачу мою госпитализацию недоразумением и результатом конфликтной ситуации не увенчались успехом. И это было странно, потому что за месяц до этого Федор Павлович Мостовщиков пытался определить меня в этот санаторий, но наши отношения были квалифицированы как конфликт. Что изменилось за месяц не понятно. С его легкой руки я была лишена возможности дальнейшего трудоустройства и средств к существованию.
Десять дней в загробном мире
Каждое утро начиналось с криков санитарок и медсестер: "Подъем! Умываться!" Их голоса проникали даже в стены. В умывальной толпились женщины, невозможно было подойти к раковине, возле ванной пристраивалось по несколько человек, протягивая руки к струе воды, бьющей из медного крана, оставшегося со времен развитого социализма, в туалете, рядом с сидевшей на унитазе, стояли в ожидании очередники. Прошедшие водные процедуры, выходили с видом людей, понесших заслуженное наказание, и отправлялись убирать постель. В коридоре, возле столика дежурной медсестры выстраивалась очередь за несущими здоровье нейролептиками. Медсестра громко выкрикивала фамилию больной, что означало необходимость вызванной подойти к столику и открыть рот, куда на язык укладывались таблетки, следом протягивался разовый стаканчик с водой или простоквашей для того, чтобы запить. "Овчинникова!" - я подошла, покорно открыла рот, приняла свою дозу счастья, запила водой. До палаты по коридору метров десять, таблетки лежали под языком. Палата, кровать, лечь, отвернувшись к стене, вытащить салфетку, незаметно выплюнуть содержимое, встать, пойти в туалет, смыть салфетку в унитаз и промыть рот. Под языком легкое онемение и холодок. На душе приятное ощущение отвоеванной свободы. Потом завтрак, зрелище не для слабонервных людей. Сразу вспоминается фильм "Мертвый сезон". Мне было позволено питаться отдельно, за столиком сбоку по коридору, недалеко от ординаторской. Родители и дети приносили все самое лучшее. Приходили три раза в день к кормлению. Утром старшая дочь приносила сыр, йогурт, сок, яблоки, она же позаботилась о бананах, которые были прекрасным антидепрессантом. В обед мама или отец - полный рацион домашнего обеда, пельмени, котлеты, пюре, вареники, сырники. Чувствуешь себя хорошо политым растением. Это единственное позитивное переживание. Потом пищевой оргазм и начало ожирению положено. Я очень благодарна родителям за проявленную заботу, в их семьдесят пять ежедневные посещения больницы, плюс переживания за дочь. В такой ситуации я предпочла бы, чтобы родные были подальше от меня, но они меня не бросили. Вечером приходил сын, на него было больно смотреть, он весь посерел от переживаний. Вова тяжелее всех перенес все это. Он постоянно говорил: "Давай я тебя заберу отсюда, надо использовать все средства, чтобы забрать тебя отсюда". Мне было трудно смотреть, как он страдает за меня. Дети воевали за меня, как могли, но они всего лишь дети, и были очень подавлены случившимся. После завтрака свободное время, хочешь - общайся с больными, хочешь - читай, хочешь - покойся в своей колыбели. Но все это было затруднительно, потому что палаты и коридор были пронизаны высоким сопрано больной, которая любила громко петь или читать монологи, быстро передвигаясь из одного конца коридора в другой. Это была женщина лет пятидесяти с большим животом, обтянутым домашним фартуком, на голове светлый платочек, повязанный назад, белые носочки, мягкие тапочки, портрет довершался сильным косоглазием голубых глаз. Поэтому приходилось сидеть на кровати, слушать местный вокал и привыкать к новому образу жизни. Скучать, в общем-то, не приходилось, начинались светские визиты новых подруг и непродолжительные беседы. Но если отбросить шутливый тон, было нестерпимо жаль этих одиноких, никому не нужных людей, от которых отвернулся весь мир. Я угощала их фруктами, давала журналы, разговаривала с ними. Они спрашивали у меня чаще всего о семье. Радовались, видя, что меня так часто навещают, всегда провожали к выходу и пытались пообщаться с детьми. Девочка Настя, у нее была деменция, говорила мне: "Это твоя дочь? Красивая, она тебя любит. Какой красивый сын". А когда я угощала ее, обязательно приговаривала: "Мне принесут, я тебя тоже угощу, ко мне бабушка придет. Она заберет меня". Но никто не приходил. Сейчас я поняла, что ад не там, где умирают эти больные люди, обреченные на одиночество, а здесь в мире "нормальных" людей. В мире врачей, которые не гнушаются за копейки выкупать их квартиры, брать пенсионные деньги, которые пациенты сами предлагают врачам, в мире медсестер с голосами волкодавов, в мире родных и близких, старающихся забыть о родстве.
Потом следующий прием эликсира счастья, обед и тихий час до четырех часов. Иногда больных выводили на прогулку. Все располагались возле входа в отделение на покрывалах, которые были расстелены прямо на земле, отходить, подходить к растениям, было запрещено. Я подошла к кустарнику, хотелось прикоснуться к живому, потрогать листья. "Овчинникова!" - резкий окрик медсестры, - "Сядь на место!" В полдник все получали свою порцию молока или яблоко, затем - очередь за "здоровьем", ужин и приготовления ко сну. Отработанный механизм. Раньше такие места назывались богадельнями, но то, что происходит в этой больнице, никак не увязывается с таким названием. Такое впечатление, что даже больничные кошки сошли с ума. Они бродили по лестнице, с отрешенным видом, дочь как-то заметила: "Здесь даже кошки ненормальные, у них вид, как у больных". Мое лечение продолжалось в виде инъекций, которых избежать было невозможно. Еще несколько дней и они дали о себе знать. По ночам начались приступы нейролептического синдрома, судороги в ногах и пояснице, нарушился сон. Засыпала только под утро, пожаловалась медсестре, но реакции никакой не последовало. Время от времени подходила медсестра со странным взглядом остекленевших глаз и, как робот, задавала вопросы о причине моего пребывания в больнице, я отвечала, что это результат конфликтной ситуации. В процедурной я спросила, какой препарат мне вводят. Получила лаконичный ответ - галлоперидол. Когда в присутствии Георгия Северьяновича я попросила Тамару Сергеевну прекратить инъекции, она резко оборвала мою просьбу, голос стал металлическим. Взгляд молодого врача был полон сострадания. Через две недели с хвостиком мои документы были подготовлены к выписке. Ни одному психиатру в мире не удалось бы излечить такое серьезное заболевание за столь короткий срок.
Я уверена, что такие учреждения не могут обойтись без помощи Церкви и без контроля Международного Красного Креста. Сестрами милосердия должны быть не только санитарки, но монашествующие сестры, как пример терпения и милосердия. А профессиональные ошибки врачей и нарушения врачебной этики должны строго наказываться.
Почему его рядом нет.
После выписки, некоторое время ушло на то, чтобы прийти в себя. Состояние было ужасным, как будто твое сознание разорвали на тысячи кусочков. Сейчас я понимаю, что была на краю пропасти. Пришлось собирать себя по частям. Это ужасно, когда живешь, как в страшном сне, голова, как накаченный туманом шар, полу-реальность, полу-дурман. Меня спасли любовь к жизни и уверенность в том, что все будет хорошо, не смотря на все испытания, которые выпали на мою долю. Я хотела жить. Процесс восстановления организма происходит быстро, если полностью концентрируешься на нем. Физическое состояние стало стабильным, но осталась обида на человека, по вине которого я попала в эту ситуацию.
В нашей жизни все так просто, ясно устроено, и если бы мы не плутали во тьме, которую сами создали, были бы счастливы. Ханжество, ограниченность ума, стяжательство, самообман, отсутствие веры в Бога, гордыня. Человек не меняется, несмотря на смены общественных формаций, объективная характеристика человеческих качеств одна и та же на протяжении многих веков. Меняется мода, экипажи сменяются автомобилями, появились самолеты, космические корабли, радио, телевидение, Интернет. Для чего все это? Наша душа утратила Бога, наша духовность упирается в потолок хлева, болезнь стала здоровьем, здоровье болезнью. А пути к исцелению просты и доступны всем. Никому не закрыта дорога в Храм, где Господь открывает нам Истину.
Позже, когда я пришла в банк "Валют Транзит", мне отказали по понятным причинам. Я пыталась справиться с той ситуацией, которая сложилась. В работе было отказано, выданный казахстанским государством желтый билет стал неиссякаемым источником депрессии и началом постепенного вымирания. Продолжать стучаться в закрытые двери не имело смысла. Как жить дальше? Когда человек попадает в стихию, с которой бесполезно бороться, лучший способ выжить - не сопротивляться, лечь на волны и отдаться воле судьбы. Так и я расслабилась на волнах, глядя в бесконечную небесную глубину, где таились ответы на все вопросы. Старший брат прислал деньги, чтобы я смогла пожить спокойно какое-то время, но я решила купить компьютер, созвонилась со своим одноклассником Виктором Чертихиным, он занимается продажей компьютеров и оргтехникой. Компьютер и другое оборудование Виктор подобрал сам, я полагалась на него, так как сама тогда мало разбиралась в этом. Так начался мой "компьютерный период", тогда же я начала увлекаться компьютерной стилистикой, позже решила подытожить стихотворные работы и начать писать о том, что было пережито мною.
Старшая дочь в то время торговала на рынке, видела врача из психиатрической больницы Бенидзе Георгия Северьяновича, сказала, что он спрашивал обо мне. Через несколько дней после разговора с дочерью, Бенидзе позвонил. "Можно я приду к Вам в гости?" Я обрадовалась его звонку. Он недавно вернулся из Грузии. Перед его отъездом я с младшей дочерью заходила в больницу и случайно увиделась с ним. Общаться с ним было интересно, в разговоре он был бесхитростным и открытым, вызывал доверие к себе. В воскресный день14 ноября 2004 года раздался звонок в дверь. Я открыла. Он стоял в дверном проеме, большой, неуклюжий, совсем не похожий на мужчин, которые для меня были эталоном красоты. Глаза светились улыбкой, что-то нежное, доброе было в них. В магазин мы пошли вдвоем, купили продукты. Дома Георгий вызвался сам приготовить национальное грузинское блюдо чахохбили с орехами. Был праздник, когда вся семья собралась за кухонным столом. Дети и родители очень хорошо приняли его и полюбили. Незаметно для меня отношения стали большими, чем дружба, Георгий предложил жить одной семьей.
Летом 2005 года он уехал отдыхать в Грузию к отцу, вернулся в августе, привез в подарок золотое кольцо. Но это было не то золото, которое приносит удачу. В один из сентябрьских дней к нам заехал Гела, они с Георгием уехали по делам, ночевать он не вернулся. Мы потеряли друг друга в этом огромном мире. Я сдала квартиру и перебралась с детьми к родителям. А весной 2006 года Георгий предложил мне пожениться. Он привел меня в квартиру, которую снимал вместе с матерью. Какое-то время мы опять жили вместе, но семья в Грузии была против нашего брака.
Осенью 2006 года я продала свою однокомнатную квартиру и решила уехать в Белгород. Но у меня открылось сильное маточное кровотечение, как следствие - анемия, приступы астмы, состояние было крайне тяжелым. В Белгород уехать не удалось, пришлось обратиться за помощью к московским врачам.
После возвращения из Москвы потянулась вереница серых буден и женского одиночества. Дети разрисовали мою тоску разноцветными красками и дали силы к поискам новой жизни. Как-то в Интернете я нашла сайт под именем Георгия Ираклиевича Бенидзе, в котором была напечатана эта сказка. Я назвала ее "Откровением психиатра"...
